Геническ — Море студеное, Мосфильм

Коля Осадченко и вся их семья к средине пятидесятых переселились в построенный дядей Гаврюшей собственный домик -в самом конце нашей же улицы. С одной стороны дворика, нависая над ним, был глинистый, обычный здесь, рыжий обрыв, с другой — тоже привычное, море. На него и смотрело одно из окошек, и частенько за ним, особенно в шторма осенние, когда прибегал я к другу, видел расплывчатое лицо дяди Гаврюши.

Уже неделю, едва не сбивая с ног, работал, как говорили у нас рыбаки, трамонтан, то есть восточный с заходом больше к северу ветер; ледяные солёные брызги долетали сюда, до окошка, и оттого лицо дяди Гаврюши „плыло» за стеклом.

Мотало волной и ветром заякоренные баркасики и баркасы. Они чертили в небе, где-то под рваными бегущими тучами, замысловатые петли своими оголёнными мачтами, особенно клотиками их — гамбургетами, на которых вытягивались в струнку по ветру остроугольные матерчатые, как правило, белые, конуса флюгеров.

Ветер свистел и посвистывал в туго натянутых вантах. Порой перехлёстывало гребнем волны через планшир баркаса. Вон, один, и второй сорвало уже с якорей и выбросило на берег, забивало теперь песком и камкой.

И не только, наверное, беспокойство или ожидание перемены погоды — а он частенько выходил в море рыбачить — заставляло дядю Гаврюшу приникать надолго к окну. Кстати, когда осенью 1954 года киностудия «Мосфильм» снимала у нас в порту художественный фильм о древних поморах «Море студёное», Николай Крючков, в перерывах между съёмками, на баркасе, вместе с дядей Гаврюшей, ловил в проливе бычки.

Крючков частенько был в гриме при этом, в поморском одеянии. Они, и рыбак, и артист известный, могли там и по рюмочке пропустить, и, судя по всему, пусть и познакомил их случай, хорошо понимали друг друга.

Да, так не только ожидание перемены погоды, думается мне, заставляло дядю Гаврюшу приникать надолго к окну, а и красота, неуёмность шторма — этого первобытного буйства природы.

Недаром же — не по генам ли! — Коля потом, и до конца своих дней, оставался Художником. Не сравнивая его с Айвазовским, скажу только, что он, как и его гениальный предшественник, писал по памяти море — и был, смею думать, здесь у нас, в пенатах наших, по крайней мере, колористом непревзойдённым. Жаль, может быть, не столько того, что не получил образования серьёзного в своё время, но что не успел — а был на подъёме — развернуться вовсю.

Он, тонколицый, смешливый, нос чуть с горбинкой — в отца, — ещё с детства нашего, с его „подпольными» телефонами, и стреляющими карбидными банками, далеко был неравнодушен к художеству (в лучшем смысле этого слова); начинал уже тогда рисовать. Заставлял позировать ему Талочку, сидевшую у окна со своим вышиванием; пытался выразить себя, пусть в несовершенных ещё карандашных набросках.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *