Впервые в море
повесть о покорении Азова «Катамарангом»
– лучшим судном всех времен и народов
Древние греки верили, что время, проведенное человеком на рыбалке, боги не засчитывают ему в счет жизни. То же самое относится и к путешествиям. А если человек путешествует под парусом и при этом ловит рыбу, то это лучшее, что может быть в жизни.
……………..
В ЦИВИЛИЗАЦИИ
Благословенный город Геническ. Как быстро человек отвыкает от цивилизации и дичает. Радости цивилизации. Как город Геническ не достался Антанте.
Мы причалили, обиходили «Катамаранг», поставили над кокпитом палатку, тщательно застегнули молнии входа, собрали рюкзачок и пошли в город. Вышли на дорогу, дошли до моста через пролив в Сиваш – весь мост усыпан азартными рыбаками – ребятишками и старушками, они наперегонки ловят бычков. И вот мы в городе, в благословенном городе Геническе. Теперь действительно «Дошли!» Именно «дошли» до Геническа пешком.
Первой на нашем пути стояла аптека. Заходим. «Нам бы чего-нибудь полечиться!» Пожилая женщина-аптекарь оглядела нас и поинтересовалась: «А вы в больницу обращались? Нет? Ну ладно, дам я вам одну мазь, может поможет».
Дело в том, что мы обгорели на майском солнце. Я все время ходил в шляпе и в темных очках. Верхняя часть лица у меня уцелела. На нижней части выросла щетина и защитила кожу. А кончик носа, до которого не доходила тень от шляпы, пострадал. Сначала с него слезла кожа, потом не выдержала сама плоть, растрескалась, из трещин капала сукровица. У Матроса была модная пляжная кепка с очень большим козырьком, поэтому лицо у него уцелело, но зато отгорели уши – их верхние части стали толстыми, как колбаски, и загнулись вниз. Кровоточили они сильнее, чем мой нос. Тыльные стороны рук у нас были одинаковыми и напоминали растрескавшийся кирзовый сапог.
Намазавшись мазью, мы пошли вверх по улице к центру Геническа. При этом Матрос еще не отошел от моря, не перестроился на городской лад и вел себя как дикарь. Шел он посередине улицы, разговаривал громким голосом, не обращая внимания на прохожих, и размахивал руками, на замечания не реагировал.
Со словами: «Гусь свинье не товарищ», я его бросил и пошел по тротуару. Матрос даже внимания не обратил.
Местный жигуль догнал Матроса и метров десять ехал за ним с малой скоростью. Аборигены дивились на «матроса, добравшегося до берега». Водитель резко просигналил.
Матрос так же резко повернулся на 180° и задрал обе руки вверх. «Сдаюсь! Против техники не попрешь!» Абориген ударил по тормозам, с минуту растеряно смотрел на Матроса, потом стал энергично выворачивать руль. Только после этого Матрос освободил дорогу.
Вторая остановка – парикмахерская в Геническе. Здесь уже я шокировал публику. Я снял штормовку и повесил ее на вешалку. Когда повернулся, то обнаружил, что все присутствующие как-то странно смотрят на меня. Матрос, развалившись в кресле, злорадно хихикает.
В одежде непорядок? Ковбойка точно без дыр. Может брюки? Провел руками. Точно. На бедре у меня закреплен морской нож, из ножен торчит наборная жиганская ручка. Ножны отцеплять от брюк долго, поэтому я вынул нож, бросил его в рюкзак, а рюкзак демонстративно повесил на вешалку. Народ успокоился. Через час мы вышли на улицу, благоухая одеколоном. Какое же это удовольствие потрогать рукой щеку и почувствовать не щетину, а относительно гладкую кожу.
Следующая радость цивилизации – геническая баня. Азовское море – это наш «Юг» и в мае тут лето, но тело все же соскучилось по теплу. В бане я нахватал столько тепла, что банально перегрелся, извинился перед Матросом, сказал, что буду ждать его на улице, на лавочке. Сижу, отдуваюсь и вытираю пот.
Выходит Матрос. Я его сразу и не узнал. На нем новая модная и дорогая рубашка, на брюках даже следы складок появились, руками не размахивает, ноги стали не кривые, на все окружающее смотрит свысока. Подошел, элегантным жестом вынул расческу, тщательно причесался, покрутил головой в поисках зеркала, не нашел, и обратился ко мне, не крикнул, а спокойно, с достоинством спросил:
– Как?
– Красавец! Только левую немного поправь.
– Чего левую?
– Волосинку.
Я думал, что Матрос драться полезет, он серьезно относится к поредению своей шевелюры, но цивилизация сделала его совсем другим человеком. Он с легким сожалением взглянул на меня.
– Зануда с потугами на шуточки. Приводи себя в порядок и пойдем в ресторан.
Перед рестораном был почтамт, мы отправили телеграммы домой. Почтамт стоит на горке, отсюда хорошо виден Генический порт, Арабатская стрелка и далеко на берегу стрелки стоит наш родной «Катамаранг».
На стене почтамта мемориальная доска. 3 июня 1919 года именно на эту горку местные красногвардейцы вкатили свою единственную пушку и стали геройски ждать подхода вражеской эскадры из двадцати восьми военных кораблей и десантных судов. Первым же выстрелом артиллеристы разбили рубку головного корабля, остальные запаниковали – к порту ведет узкий фарватер и у них нет свободы маневра, а артиллеристы открыли беглый огонь. Три бронированных корабля все же сумели прорваться к причалу порта. Только стали швартоваться, начался абордаж – из засады выскочили красногвардейцы и пошли в штыковую атаку, попрыгали на палубы и захватили корабли. Остатки разбитой эскадры поспешили скрыться в сторону моря.
РЕСТОРАН В ГЕНИЧЕСКЕ
Настоящий Хлеб. Смысл жизни. Недопитая бутылка коньяка. «Капитан, уважай традиции».
Вот и генический ресторан. Мы зашли. Внутри все выше всякой критики: на первом этаже уютный холл с чучелом мишки, фирменный магазин со сладостями и деликатесами и красивая лестница на второй этаж. Мы поднялись. Зал небольшой, уютный и почти пустой. В одном углу деловито ужинал пожилой мужик, по виду командированный, в другом углу пили пиво и тихо что-то обсуждали четверо местных. Матрос уверенно занял столик посередине. К нам сразу подошла симпатичная девушка в переднике, профессионально нас оглядела и сказала, явно обращаясь к Матросу:
– Будете кушать? Я вам сейчас меню дам.
Матрос вальяжно повел рукой.
– Не надо меню. Кушать мы будем по полной программе, на Ваш выбор, но только все самое лучшее.
Таким Матроса я еще не видел. Но свою реплику успел вставить:
– И бутылочку коньяка, пожалуйста, тоже самого лучшего.
Девушка растерялась.
– У нас только один «коньяк».
Матрос, по-прежнему невозмутимо и как бы раздумывая:
– А к коньячку…
– Лимончик?
– А кроме лимончика?.. – Матрос взглянул прямо на девушку. Она покраснела и покачала головой. – Тогда лимончик и две бутылки нарзана.
– Записываю: две бутылки «минеральной воды».
– Хорошо, только не «Бердянской», пожалуйста.
Через минуту девушка уже спешила к нам с подносом, поставила посередине стола большую тарелку с белым хлебом, расставила приборы и попросила подождать еще пять минут.
Мы с Матросом сидим и чувствуем – ХЛЕБОМ пахнет! И не просто хорошей пекарней, а раскаленной солнцем степью и настоящей приазовской пшеницей, за которую здесь упорно воевали еще древние греки и римляне. Матрос взял кусок хлеба и понюхал его. Я тоже взял кусок, понюхал, маленький кусочек положил в рот, хлеб во рту растаял. Я откусил кусок побольше, он тоже растаял. Потянулся за вторым куском хлеба. Матрос осуждающе взглянул на меня, но и сам взял второй кусок. Через пять минут хлебная тарелка была девственно чиста.
Девушка принесла заказ и ахнула.
– Я же приносила вам хлеб.
Матрос, невозмутимо:
– Правильно. Но Вы принесите вторую порцию и заверните нам еще одну буханку с собой.
– С собой у нас не положено.
– А Вы скажите, что просил… – Матрос солидно перечислил свои официальные реквизиты, о лауреатстве по привычке врал наполовину. – А на Азовское море я приезжал развеяться, две недели ходил на парусной яхте. Кстати, рекомендую, – кивок в мою сторону. – Это капитан моей яхты.
– Я, конечно, постараюсь, но не положено…
Через две минуты девушка вернулась к нам – в одной руке тарелка с хлебом, другой рукой она придерживала спрятанную под фартуком буханку.
Первый тост был за то, что «Дошли». Были, конечно, шероховатости, но на какой яхте их не бывает.
Второй тост – за Море и морской туризм.
Потом мы долго спорили. Мы с Матросом люди разные, с разным темпераментами, разным жизненным опытом, с разными целями в жизни – он, когда выйдет на пенсию, собирается в Полинезию плыть, а я хочу на Волге домик-верфь построить. Лишь по двум морским позициям наши мнения совпали.
Первое. Нам, конечно, повезло. Но везет только тем, кто этого заслуживает.
Второе. «Сурово море!» Но не так оно сурово, как это кажется с берега. По морю ходить можно! В кругосветки ходят не небожители, а простые смертные. Хотя и под коньяк, но мы открыли эту не очевидную закономерность.
Через несколько лет мы впервые переплыли на «Катамаранге» Каспий поперек и возвращались в Москву. Едем в поезде со всеми мыслимыми удобствами. Проехали Ростов. Идем вдоль Таганрогского залива родного Азовского моря. Я стою у окна – видна только полоса камышей на берегу, а дальше черная вода и не менее черное небо. Звезд не видно. Из теплого, сухого и ярко освещенного вагона я смотрю на эту черную и очень холодную бесконечность (всего-то двадцать километров) и мне кажется невероятным, что можно решиться уходить в эту сырую холодную темноту.
А ведь только что, несколько ночей подряд я жил в этой Темноте, в настоящем Море, определял свое место по счислению, предсказывал погоду на вторую половину ночи, определял курс и нужную площадь парусности, настраивал в темноте паруса, и при этом, всегда, даже якобы «спя», контролировал лодку и команду. Из теплого светлого вагона кажется совсем уж невероятным, что нам не было страшно и холодно, не возникало даже мыслей о «геройстве» – мы просто «жили в море в свое удовольствие» и с хорошей «двойной страховкой» шли по намеченному маршруту. Разная обстановка, разное восприятие. А чтобы пройти дорогу – надо по ней идти, по дороге все само собой утрясется.
Последним был тост «За дам! За тех, кто ждет нас на берегу. За наших жен!» Мы стали собираться домой. Бутылка конька оказалась еще на треть полной, и я положил ее в рюкзак. Глазастая официантка в момент оказалась у столика, деловито предложила: «Может вам и закусочки с собой завернуть?» Матрос, не выходя из образа: «Да, пожалуйста, большую плитку шоколада. Две штуки. Одну – нам, другую – Вам». Девушка не стала спорить, что «не положено», и быстро принесла просимое.
Мы вышли на улицу и пошли искать тот желтый дом с тремя окнами, который послужил нам первым маяком в открытом море.
Этот ресторан мне дорого обошелся. В следующем году мы подходили к Геническу с юга. Едва город показался на горизонте, Матрос по-настоящему загрустил: «Кончилось плавание. Жалко!» А потом ожил: «Но зато в городе мы пойдем в баню, а потом Капитан нас поведет в ресторан и бутылку коньяка поставит». Я удивился: «Это еще почему?» – «Традиция», – серьезно сказал Матрос. С тех пор так и повелось, каждый год эти «архаровцы» за бутылку коньяка готовы были Море перейти.
ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР НА БЕРЕГУ АЗОВА
Счастливые люди. Конец «Катамаранга». Обстрел магистральной дороги ракетой. Беспокойная и мокрая ночевка. Почему матросам нельзя давать спиртного.
Уже в сумерках пришли домой. Сидим. Накрыт стол, мы допили остатки коньяка, немного погрелись чаем с ромом. Я составил и доложил план на завтра – завтра у нас напряженный трудовой день.
Встаем рано. Разгружаем «Катамаранг» и основную часть вещей пакуем по-дорожному. На порожнем судне выходим в прибойную зону и испытываем его на пределе возможностей, пока не разломаем, чтобы действительно узнать его предельные возможности. Дал бы Бог навального ветра посильнее! На волне попробуем поставить катамаран на один поплавок, посмотрим, как он идет на оверкиль. Когда отломится баллер, будем управляться рулевым веслом. Потом зайдем с наветра к нашему лагерю и разгерметизируем один из поплавков. Попробуем дойти до берега на аварийной камере плавучести. После обеда разбираем катамаран, слегка его сушим, пакуем в рюкзаки и катим на тележке к станции. На местном маленьком поезде едем на узловую станцию Новоалексеевка и грузимся в ночной московский поезд. Вопросы есть?
– У матросов нет вопросов. А когда ром допивать будем?
– Ночью в московском поезде.
Вечер тихий и ясный, за близким поворотом косы негромко шумит уже не страшный нам прибой. На берегу никого. Метрах в ста от нас проходит почтовая дорога, тянущаяся на сто километров через всю Арабатской стрелку до Керчинского полуострова, за весь вечер по ней проехало две машины и один мотоциклист. Мотоцикл у него весь разбитый и погнутый, сам мотоциклист здоровенный, как только помещается на мотоцикле? Его лицо кирпичного цвета повернуто в нашу сторону. Разбитая фара, такого же цвета, тоже повернута в нашу сторону.
Я с грустью смотрю на «Катамаранг» – короткий у него оказался век, всего две недели. Азов потрепал его, что-то сломано, что-то погнуто, многое несовершенно, а кое-что и примитивно на мой сегодняшний просвещенный взгляд. Ни показывать его кому-то, ни описывать нельзя. Завтра он будет честно принесен в жертву дальнейшему накоплению знаний о лодках. Потом будет много лодок, разных, но «Катамаранг» был первым, он позволил мне и Матросу впервые «ходить по морю», поэтому он так и останется для нас самым любимым судном.
Матрос тоже философствует:
– Чудно устроен человек! Я вот сейчас счастлив. Могу воскликнуть: «Остановись мгновение». Но неужели, что бы получить удовольствие от простого белого хлеба, от ужина на белой скатерти, от этого сидения на берегу, надо было две недели прожить в море? Дома каждый день обедаю на белой скатерти и всем недоволен. А может мы уже другими стали?
Матрос помолчал, поднялся, пошел к катамарану, порылся в своем рюкзаке и достал запаянную в полиэтилен большую ракету. (Две настоящие «спасательные» ракеты с большим трудом, через третьи руки, достал «Фюрер» и отдал Матросу со словами: «Будете тонуть – пускай! На эти ракеты даже вертолеты садятся. Но если тонуть не будете, отдай их мне. Мне в отпуск идти с этими бандитами!».)
– Пусть меня «Фюрер» потом пилит, но одну ракету в честь окончания плавания давай запустим?
– С огромным удовольствием!!
Я внимательно прочитал инструкцию, взял ракету в левую руку, направил ее под углом 15° к вертикали в сторону моря, дернул за кольцо терочного капсюля, и началось! Ракета со свистом полетела в небо. Потом взорвалась, и из нее выскочили три ослепительных красных огня, два огня по плавной кривой шли по небу, постепенно угасая, а третий огонь еще раз взорвался, и из него снова выскочили три красных огня. Наконец, все погасло.
Мы стоим, открыв рты. Матрос засуетился, побежал к лодке, покопался в ней. «Раз такой день, то и вторую ракету запустим. Пусть меня «Фюрер» потом убьет!» Он дернул за кольцо. Но инструкцию не прочитал. Ракета пошла не в сторону моря, а в сторону берега. Не вертикально, а по настильной артиллерийской траектории, взорвалась. Два огня пошли вверх, а один – вниз и ударился о дорогу. Взорвался. Из него выскочили, уже вверх от дороги, еще три огня… Движущихся поблизости машин, к счастью, не было.
Матрос:
– Ну, все. Сейчас из города прибегут и нас повяжут.
Действительно, ночью из города пришли трое: двое в штатском и один в милицейской форме, они были очень вежливыми и гуманными, но документы проверили.
Это был не последний подвиг счастливого, но подгулявшего Матроса. По расписанию он ставил на ночь палатку над кокпитом. В этот раз он ее тоже поставил, но носовую оттяжку с моего борта не затянул. Ночью прошел дождь. Вода по крыше палатки стекала не за борт, а на мой спальник, мне на ноги. Я был в настоящих деревенских толстых шерстяных носках, поэтому во сне холода не чувствовал. Но когда утром я снял мокрый носок, то обнажилась очень белая и сморщенная как печеное яблоко пятка. Вид ее поверг Матроса в неудержимый хохот, как та дрожь в море. Он сквозь смех обещал: «Больше не буду. Больше не буду».
– Может и не будешь, но допивать остатки рома в поезде буду я один. А то ты и от поезда отстанешь.
К о н е ц
Москва, 2003
В.М.Перегудов